Книга Елены Челноковой «Странноприимный дом»

История тридцать четвертая

Овраг

Самая-самая малость
Осталась —
Самая-самая нежность.
Безбрежность —
Самая в небе синь!
Полынь
Горькая засыхает.
Слетает
С ветки последний лист.
Речист
Ветер зло-свисто-словием.
Солевым
Прииском зелень глаз:
Отказ
Всем временам года!
Природа
Осени приговор пишет —
Слышу:
Дождь — барабанный бой.
С тобой,
Жёлтая эксгерцогиня,
Сгину
В снежную преисподнюю...
Свободной!


Изо всех времён года больше всего люблю я Осень. Не то чтобы другие нелюбимы мною, совсем нет. И Зима, и Весна, и Лето по-своему приятны и хороши. Но так получается, что я пробегаю их лишь для того, чтобы Осенью остановиться и оглядеться вокруг, насытить взор буйством красок, подышать терпким ароматом увядающей природы и погрустить просто так, ни о чём...или, может быть, обо всём сразу.
Тихими осенними предвечерними часами люблю я бродить по округе вместе со своими верными борзыми. Леда и Угадай, словно бы тоже ожидая этих часов, набираются днём сил, спят, изредка делая обход нашим нехитрым владениям. Но стоит только времени подойти часам к четырём-пяти пополудни, а солнышку склониться к закату, они уже крутятся возле крыльца, потявкивая и скуля от нетерпения. А я не заставляю их долго ждать: душа моя уже просится вон из дому. И мы отправляемся на прогулку, осматривая каждый закоулок Осени, вбирая в себя всю её красоту, запасаясь на Зиму памятью, которая даст пережить нам метели и морозы.
Наши прогулки никогда не подчиняются какому-то определённому маршруту. Гидами по Осени служат мои собаки. И каждый раз, меняя направление походов, Леда и Угадай, словно гордятся тем, что находят что-то новое, интересное.
В тот день всё было так же, как всегда, но...что-то витало в воздухе, вселяя в сердце неясную тревогу. Борзые, играя, носились вокруг меня, иногда забегая очень далеко, иногда едва не сбивая меня с ног. Временами они отвлекали меня от неясной тревожности, но совсем это не уходило. Наоборот, усиливалось по мере нашего приближения к оврагу, расположенному примерно в полукилометре от дома. Это было место, которое никогда не становилось точкой маршрута наших прогулок. Было в нём нечто, заставлявшее обходить его стороной. А сегодня собаки и я направлялись именно к оврагу.
Глубокий, заросший наперебой бурьяном, бузиной, полынью, крапивой, чертополохом и лопухом, овраг тянулся километра на полтора, как бы разрезая холм строго посередине, и заканчивался у его подножия с диаметрально противоположных сторон. Странный это был овраг, противоречащий всем законам природы, и словно бы сделан не ей самой, а человеком, людьми, жившими в этой местности много столетий назад.
Мы уже приближались к начальной точке оврага, как вдруг Леда резко остановилась и приняла стойку, чуть приподняв уши и правую переднюю лапу. Угадай последовал её примеру. Мои ноги приросли к земле: тревога достигла своей вершины и усилилась поведением собак. Угадай и Леда некоторое время стояли неподвижно, затем внезапно сорвались с места и, подбежав ко мне, улеглись рядом, по правую и левую руку, слегка поскуливая.
Тревога моя потихоньку начала превращаться в страх: борзые никогда не отличались трусостью, но то, что творилось с ними, не находило никакого объяснения кроме этого. Что стало тому причиной? Зверь? — Нет. Реакция на зверя у них совершенно другая. Человек? — Это было бы уже слишком! Мне пришлось присесть на землю рядом с собаками, чтобы успокоиться и собраться с мыслями.
Всё, что происходило со мной и с борзыми не находило абсолютно никакого логического объяснения. Да и собраться с мыслями было практически невозможно: в голове не было ни одной, даже самой завалящей, ненужной мыслишки, — ощущение пустого ангара, стены которого обиты войлоком, — глухая, напряжённая тишина. Но что было самым интересным дальше — страх исчез, а тревога превратилась в любопытство. Было похоже, что и собаки мои испытывали тоже самое. Они перестали скулить и, вытянув острые морды, чутко вглядывались в заросли овражной растительности. Оттуда не было слышно ни одного звука. Даже ветер, казалось, остановился рядом с нами заинтригованный происходящим. Что там?
К оврагу вела почти неприметная тропинка. Видно, мало кто осмеливался забредать сюда. Да и зачем? Вот и нам не зачем было подниматься и идти по этой тропинке, исчезающей на дне оврага. Однако именно это мы и сделали. За нами двинулся и ветер, шелестя засыхающими листьями и травой. У самого входа в овраг ветер обогнал нас и, проламываясь сквозь бурьян, двинулся вперёд, с каждой секундой усиливая свои порывы. Теперь уже мы шли за ветром гуськом: Угадай, я и Леда.
Еле заметная тропинка иногда совсем терялась среди зарослей, но Угадай всегда находил её снова. Вдруг перед нами оказалось довольно большое пространство, очищенное от бузины и лопуха в человеческий рост. Мы остановились от неожиданности. Стих и ветер. Собаки снова встали по обе стороны от меня, а мне... пришлось восстановить дыхание и постараться не потерять его вновь, потому как то, что стояло в центре этого пятачка без зарослей не укладывалось ни в какие рамки здравого смысла.
Это было огромное прямоугольное зеркало высотою почти вдвое больше моего роста. Зеркало стояло само по себе, не опираясь ни на что. Оно едва касалось нижней частью земли, создавая ощущение зыбкого парения в пространстве. На меня смотрели удивлённые глаза моего отражения. Когда дыхание восстановилось, мне, наконец, удалось оторвать взгляд от своих же глаз в зеркале и заметить, что ТАМ рядом со мной не было собак, хотя ЗДЕСЬ они по прежнему стояли рядом, насторожённо приподняв уши. Мой взгляд снова вернулся к отражению — борзых не было! Но не было не только Леды и Угадая, не было и того, что должно было быть за моей спиной — зарослей бузины и бурьяна! Вместо этого ТАМ чернело некое подобие входа куда-то, а всё остальное было серой бетонной стеной: ни неба, ни краёв оврага, ни-че-го!
«Лабиринт!» — Промелькнуло в моей голове. Почему «лабиринт»? — Не знаю. Вдруг моё отражение повернулось ко мне спиной, и глаза мои увидели прямо перед собой каменный коридор. Мои глаза стали глазами отражения, а тело и разум отказывались что-либо делать и понимать. Отражение шагнуло навстречу черноте.
Это действительно был лабиринт. Моё Я ТАМ уверенно продвигалось по мрачным коридорам, освещённым неясным, вибрирующим светом, натыкалось на тупики и снова шло дальше. Странно было осознавать себя одновременно в двух местах, двигаться, не совершая никаких движений, не понимая смысла происходящего. Разум мой в панике оставил последние попытки понять и отключился. И мне была абсолютно безразлична его дальнейшая судьба. Отражение, завладев моим зрением, всё двигалось и двигалось от коридора к коридору, имея, определённо, какую-то цель и не собираясь открывать её мне.
Тревога вновь начала проникать в моё сердце и усиливаться по мере того, как моё зеркальное Я всё глубже и глубже проникало в каменное чрево лабиринта. И с каждой новой стеной, выраставшей перед моими глазами, нарастал во мне страх и ощущение неясной угрозы. Уши мои слышали, как тихонько поскуливают борзые, но тело, оставленное разумом, не могло ни двигаться, ни говорить.
Поскуливание собак становилось всё громче и громче, и, наконец, превратилось...в плач! Рыдания и всхлипы стали уже совсем невыносимыми, когда мои глаза там, в лабиринте, увидели того, кто их издавал. В очередном тупике на каменном полу сидела женщина. Она плакала, уткнувшись лбом в колени и обхватив руками голову. Спутанные волосы накрывали её тело, одетое в лохмотья. Отражение протянуло руку и коснулось вздрагивающего плеча. Женщина прекратила плакать и удивлённо посмотрела мне в глаза...
Что было потом, я не помню. Моё сознание словно провалилось в глубокий колодец и падало, падало, пока не достигло дна.
А дно оказалось... рядом с входом в овраг, где и помогли мне очнуться мои верные борзые. Леда скулила и облизывала мне лицо, а Угадай призывно лаял.
Солнце уже почти село. Лежать на холодной и влажной земле было неуютно и небезопасно. Надо было подниматься и идти домой, что и пришлось мне сделать к вящей радости собак. Разум мой ещё отказывался анализировать происшедшее, а тело было на удивление бодрым и отдохнувшим. Ветерок торопливо бежал впереди. Вдруг словно бы крик заставил меня оглянуться. На вершине холма в сумеречной синеве почудилась мне одинокая фигура, махавшая мне вслед рукой.
Порыв ветра перебил на секунду дыхание и заставил закрыть глаза. Когда же всё стихло, на холме уже никого не было. Только, и по дороге, и по возвращении домой звучало в моей голове одно и то же слово: «Спасибо!» И так покойно, так хорошо было на душе от этого!
А лёгкая печаль, — остаток тревоги, — всего лишь настроение осени...

Содержание   Дальше

Плеер с историями:

Получить код