Книга Елены Челноковой «Странноприимный дом»

История тридцать девятая

Ноты мироздания

Отзвучала земная песня
Фальшью звука. Рассохся, треснул,
Отстрадал свое, отслужил
Инструмент из костей и жил.
Отыграл свое, отработал…
Музыкант неземное что-то
Отыскал где-то в струнах души.
Растревожил и разворошил
Недоступные прежде глубины.
Извлекая мелодию, сгинул,
Растворился, гармонией став,
С глубиною уста в уста…

Стук в дверь прервал размышления, но не испугал меня. Странников с добрым сердцем мои собаки, как правило, встречают, виляя хвостами и подставляя головы для дружеского почесывания за ушами. И если уж проводили Леда и Угадай кого-то до самой двери дома, то это значит, что человек, стучавший в нее, имеет доброе сердце и благие намерения. Ни разу ещё не было по-другому.
 На пороге стоял запыленный и усталый человек с добрыми сияющими глазами, скрипичным футляром в одной руке и широкополой шляпой в другой. Русые волосы спадали на плечи, делая Странника похожим на эльфа, но густая щетина, покрывавшая его скулы и подбородок, не позволяла усомниться в том, что передо мной все-таки стоял человек. За его спиной висела кожаная котомка на толстых лямках. Длинные полы плаща почти касались пыльных ботинок. Словом, путник  явно прошел не одну пару миль и совершенно очевидно нуждался в отдыхе.
 – Я музыкант. – Поведал мне Странник  уже за ужином, потому как не в моих правилах заводить беседу с гостем, не дав ему умыться и привести себя в порядок. Вот когда человек смыл с себя слой усталости вместе с дорожной пылью, когда согрелся в уюте моего дома, когда на лице его играет улыбка покоя, тогда рассказ его льется, словно солнечный свет на землю ранним летним утром и получается удивительным, как само пробуждение Земли.
– Я музыкант, – повторил гость, как будто увидел на моем лице гримасу сомнения, – но музыкант необычный, как вы уже, я думаю, изволили заметить. Я странствующий музыкант. И странствие мое продиктовано, знаете ли, не совсем обычными изысками.
– И что же Вы ищете?
– Ноты… Да, да, ноты, – ответил Странник, увидев мое удивление. –  Вот так же, как вы удивляются все, едва слышат о причине моего странствия. Конечно, всем давно известно, что существует звукоряд, состоящий из тонов, полутонов, которым люди дали название и записали значками на бумаге, назвав нотами. И искать их не надо, правильно. Достаточно взять любой инструмент и извлечь из него звук, написанный на нотной бумаге, или же сначала извлечь звук, а затем уже написать его, как это делают композиторы. Но я говорю не об этих значках на бумаге, вернее, и о них тоже, но несколько в ином смысле. В детстве, изучая нотную грамоту, мне было непонятно одно – откуда взялись эти ноты изначально? Кто дал человеку слух и возможность различать тончайшие оттенки звуков того, что его окружает? И можно ли описать звуками мироздание так, как это делают поэты, художники, передавая  словом  и красками своё восприятие мира. Вы недоумеваете? И есть от чего. Ведь многие композиторы гениально делали именно то, что мне было непонятно. Но в этом-то весь вопрос и состоит – как они это делали? Как они находили нужные ноты для музыкального описания бури, ясного дня, пения птиц и, наконец,  богатства переживаний человека? Еще тогда, в детстве, я очень часто задумывался над этим и пытался искать в том, что меня окружает нужные ноты, записывал их, но всё выходило как-то сухо и не имело жизни. Поверьте, я был неплохим концертирующим музыкантом, меня любили и говорили, что мое исполнение отличается живостью и чувством, а мои сочинения – наполнены глубиной и смыслом. Возможно, для кого-то это и стало бы той заветной вершиной, к которой стоило бы стремиться годами. Но я всё время ощущал неудовлетворение. Мне всё время хотелось понять нечто большее, постичь тайный смысл языка музыки, рождённый, как и всё вокруг, из глубин природы, мироздания. И вот, в один прекрасный день, я бросил всё и, взяв с собой лишь свою скрипку и самое необходимое, отправился странствовать в поисках того, что не давало мне покоя. Мои поиски увенчались успехом. Я понял, как надо играть и откуда берется музыка. Но объяснить этого словами просто невозможно. Это можно только услышать и увидеть одновременно. Если хотите, я покажу вам ноты мироздания. Неподалеку от вашего дома я видел озеро – великолепный пейзаж, способный дать нам незабываемые минуты погружения в его музыку. То, что я делаю, можно отчасти сравнить с живописным полотном, с той лишь разницей, что художник, рисуя с натуры, имеет счастье увидеть запечатлённое им ещё раз. А я никогда не смогу воспроизвести то, что влилось в меня в том или ином месте снова. В этом есть  и радость, и грусть, и печаль, и тревога – всё, что есть в самом мироздании, неизменном и никогда не повторяющемся вновь.
Говоря это, Странник как будто светился внутренним светом и был необыкновенно прекрасен и молод, словно могучая сила его искусства питала его изнутри, делая моложе. Он снова напомнил мне эльфа, чистое и светлое сказочное существо. Когда же мы вышли к озеру, и Странник достал из футляра скрипку, то образ эльфа стал ярче и явственнее, а сказка пришла, не заставив себя долго ждать, с первым звуком, неясным и робким, но уже таинственным и влекущим за собой. Следующий звук был увереннее, за ним последовали легкие мазки триолей и мягкие пассажи, живописующие краски заката. Странник вглядывался в природу и играл то, что видел. Вот первые звёздочки зазвучали под смычком россыпью пиццикато. Вот солнце вспыхнуло в последний раз переливом арпеджио и погрузилось за горизонт низкими и долгими звуками. Легкий ветерок пробежал по озеру, отозвавшись глубокими и настойчивыми тонами, и зашелестел листьями берез, переливаясь на струнах пентатоникой. Показавшаяся на горизонте тучка выплыла из под смычка вязкой и расплывчатой мелодией и зависла долгим и протяжным звуком над самой водой…
Музыкант играл, растворяясь в окружающей его природе, считывая ноты прямо из первоисточника! Ничего подобного прежде мне  не доводилось слышать. Удивительная соната рождалась из ниоткуда и уходила в никуда, пробуждая в душе чистое понимание сути вещей, невыразимое словами. И Странник был абсолютно прав, говоря, что воспроизвести это вновь невозможно. Это можно было бы назвать импровизацией, если бы ноты мироздания не были записаны  на невидимой глазу ткани Вселенной. Единство звука,  динамики изображения, запахов вечерней природы и чувств, вызванных всем этим, в совокупности своей рождали ни с чем не сравнимое произведение искусства, которое и должно было исполняться только один раз, одно единственное мгновение, в которое существует каждая воспроизведенная природой нота. Казалось, что и сам исполнитель сливается в единое целое с музыкой мироздания. Призрачная фигурка скрипача эльфа, размытая сумерками, виделась мне неясно, а временами совсем пропадала вместе с каким-нибудь особенно трепетным звуком и появлялась вновь в многозначительных паузах. Даже собаки, устроившись рядом со мной, внимательно слушали скрипку, ни разу не шелохнувшись. Музыка могла длиться вечно, живописуя секунды изменений в природе. Но вот последний звук повис в воздухе над озером  каплей белёсого пара и упал, разойдясь кругами по воде: неистово в первом  и успокоившись окончательно в последнем …
Соната закончилась. Погрузившись в тишину, мы долго молчали, не двигаясь и не произнося ни единого слова. Никто не решался первым нарушить это благоговение. И неизвестно, как долго мы пребывали бы в оцепенении, если бы не Леда. Борзая первая нарушила тишину заливистым и восторженным лаем – собачьими аплодисментами, тут же подхваченными её дружком Угадаем. Музыкант поклонился благодарным слушателям с улыбкой на прекрасном лице, и только после этого мы двинулись домой. По дороге также не проронили ни звука, только собаки, словно вернувшись в свою щенячью молодость, всю дорогу носились вокруг нас в совершенном восторге. Моя же душа пребывала в состоянии абсолютного умиротворения.
Заговорили мы вновь только за чаем.
– Теперь вы понимаете, что я имел в виду, говоря о нотах мироздания? И можно ли сравнить удовлетворение, которое получаешь, играя на сцене с тем, что испытываешь, читая с листа Вселенной? Это – настоящее счастье творчества. Пусть зачастую этого не слышит никто, кроме меня. Это не главное. Главное, что каждый раз я играю то, что ещё не играл никогда. И знаете, мне, порой, кажется, что я растворяюсь в музыке совершенно, распадаюсь на элементарные частицы и сливаюсь с мирозданием всем своим существом. Возможно, это просто иллюзия. Но отчего-то мне кажется, что когда-нибудь  я сыграю последнюю в своей жизни сонату, обратившись с последней нотой в звук, в ничто, и во всё… во всё, что я видел, чувствовал, переживал и играл когда-то.
Проводить Странника на следующий день было выше моих сил, и он, почувствовав это, подарил мне еще три незабываемых дня, сыграв концерты нарождающегося утра и знойного июльского полдня. При расставании же мне показалось, что гость мой стал еще больше походить на эльфа, и подумалось, что вполне вероятно то, о чём говорил он мне в день нашей встречи после вечернего концерта на берегу озера. Мастерство его, оттачиваясь при помощи самой природы, достигло уже того уровня совершенства, за которым лежала только бесконечность. И это настоящее счастье – раствориться в творчестве мироздания, став одной единственной его нотой и абсолютно всем, что видел, чувствовал и переживал за всю свою жизнь. Главное только, чтобы эти чувства звучали в унисон с мирозданием.

Содержание   Дальше

Плеер с историями:

Получить код